Неточные совпадения
Во всяком случае, в видах предотвращения злонамеренных толкований, издатель
считает долгом оговориться, что весь его труд в настоящем случае заключается только в том, что он исправил тяжелый и устарелый слог «Летописца» и имел надлежащий надзор за орфографией, нимало не касаясь самого содержания летописи. С первой
минуты до последней издателя не покидал грозный образ Михаила Петровича Погодина, и это одно уже может служить ручательством, с каким почтительным трепетом он относился к своей задаче.
Он не видал Кити после памятного ему вечера, на котором он встретил Вронского, если не
считать ту
минуту, когда он увидал ее на большой дороге.
В эту
минуту Вронский в глазах Сергея Ивановича был важный деятель для великого дела, и Кознышев
считал своим долгом поощрить его и одобрить. Он подошел к нему.
— Успокой руки, Гриша, — сказала она и опять взялась за свое одеяло, давнишнюю работу, зa которую она всегда бралась в тяжелые
минуты, и теперь вязала нервно, закидывая пальцем и
считая петли. Хотя она и велела вчера сказать мужу, что ей дела нет до того, приедет или не приедет его сестра, она всё приготовила к ее приезду и с волнением ждала золовку.
Отношения к мужу были яснее всего. С той
минуты, как Анна полюбила Вронского, он
считал одно свое право на нее неотъемлемым. Муж был только излишнее и мешающее лицо. Без сомнения, он был в жалком положении, но что было делать? Одно, на что имел право муж, это было на то, чтобы потребовать удовлетворения с оружием в руках, и на это Вронский был готов с первой
минуты.
У подошвы этого возвышения, и частию по самому скату, темнели вдоль и поперек серенькие бревенчатые избы, которые герой наш, неизвестно по каким причинам, в ту же
минуту принялся
считать и насчитал более двухсот; нигде между ними растущего деревца или какой-нибудь зелени; везде глядело только одно бревно.
Онегин вновь часы
считает,
Вновь не дождется дню конца.
Но десять бьет; он выезжает,
Он полетел, он у крыльца,
Он с трепетом к княгине входит;
Татьяну он одну находит,
И вместе несколько
минутОни сидят. Слова нейдут
Из уст Онегина. Угрюмый,
Неловкий, он едва-едва
Ей отвечает. Голова
Его полна упрямой думой.
Упрямо смотрит он: она
Сидит покойна и вольна.
Петр Петрович очень смеялся. Он уже кончил
считать и припрятал деньги. Впрочем, часть их зачем-то все еще оставалась на столе. Этот «вопрос о помойных ямах» служил уже несколько раз, несмотря на всю свою пошлость, поводом к разрыву и несогласию между Петром Петровичем и молодым его другом. Вся глупость состояла в том, что Андрей Семенович действительно сердился. Лужин же отводил на этом душу, а в настоящую
минуту ему особенно хотелось позлить Лебезятникова.
Он пригласил Кирсанова и Базарова к себе на бал и через две
минуты пригласил их вторично,
считая их уже братьями и называя их Кайсаровыми.
Клим чувствовал, что мать говорит, насилуя себя и как бы смущаясь пред гостьей. Спивак смотрела на нее взглядом человека, который, сочувствуя, не
считает уместным выразить свое сочувствие. Через несколько
минут она ушла, а мать, проводив ее, сказала снисходительно...
«Все
считает,
считает… Странная цель жизни —
считать», — раздраженно подумал Клим Иванович и перестал слушать сухой шорох слов Тагильского, они сыпались, точно песок. Кстати — локомотив коротко свистнул, дернул поезд, тихонько покатил его
минуту, снова остановил, среди вагонов, в грохоте, скрежете, свисте, резко пропела какой-то сигнал труба горниста, долетел отчаянный крик...
Среди русских нередко встречались сухощавые бородачи, неприятно напоминавшие Дьякона, и тогда Самгин ненадолго, на
минуты, но тревожно вспоминал, что такую могучую страну хотят перестроить на свой лад люди о трех пальцах, расстриженные дьякона, истерические пьяницы, веселые студенты, каков Маракуев и прочие; Поярков, которого Клим
считал бесцветным, изящный, солидненький Прейс, который, наверно, будет профессором, — эти двое не беспокоили Клима.
И теперь я уже ни на что не похож, не
считаю часы и
минуты, не знаю восхождения и захождения солнца, а
считаю: видел — не видал, увижу — не увижу, приходила — не пришла, придет…
— Да, кузина, вы будете
считать потерянною всякую
минуту, прожитую, как вы жили и как живете теперь… Пропадет этот величавый, стройный вид, будете задумываться, забудете одеться в это несгибающееся платье… с досадой бросите массивный браслет, и крестик на груди не будет лежать так правильно и покойно. Потом, когда преодолеете предков, тетушек, перейдете Рубикон — тогда начнется жизнь… мимо вас будут мелькать дни, часы, ночи…
С первой
минуты ее откровенности, несмотря на свою жестокую муку, он беспристрастно сознавал и верил, и тогда же выразил ей, что она не виновна, а «несчастлива»: так думал и теперь. Виноватым во всем, и еще более несчастным слепотой —
считал он Марка.
Улыбка эта была тем сквернее, что была совершенно не умышленная, а невольная; видно было, что он действительно и воистину
считал себя в эту
минуту гораздо выше меня и умом и характером.
— Вы меня измучили оба трескучими вашими фразами и все фразами, фразами, фразами! Об чести, например! Тьфу! Я давно хотел порвать… Я рад, рад, что пришла
минута. Я
считал себя связанным и краснел, что принужден принимать вас… обоих! А теперь не
считаю себя связанным ничем, ничем, знайте это! Ваш Версилов подбивал меня напасть на Ахмакову и осрамить ее… Не смейте же после того говорить у меня о чести. Потому что вы — люди бесчестные… оба, оба; а вы разве не стыдились у меня брать мои деньги?
А именно:
минут пять спустя после того как Версилов упал на ковер окровавленный, приподнялся и встал Ламберт, которого мы все
считали убитым.
Кушала она очень мало и чуть-чуть кончиком губ брала в рот маленькие кусочки мяса или зелень. Были тут вчерашние двое молодых людей. «Yes, y-e-s!» — поддакивала беспрестанно полковница, пока ей говорил кто-нибудь. Отец Аввакум от скуки, в промежутках двух блюд,
считал, сколько раз скажет она «yes». «В семь
минут 33 раза», — шептал он мне.
Виктор Николаич в первую
минуту считал себя погибшим, — проклятый язык сегодня губил его второй раз, но улыбка Привалова спасла его.
— Понимаю, понял и оценил, и еще более ценю настоящую вашу доброту со мной, беспримерную, достойную благороднейших душ. Мы тут трое сошлись люди благородные, и пусть все у нас так и будет на взаимном доверии образованных и светских людей, связанных дворянством и честью. Во всяком случае, позвольте мне
считать вас за лучших друзей моих в эту
минуту жизни моей, в эту
минуту унижения чести моей! Ведь не обидно это вам, господа, не обидно?
Конечно, вы остались бы довольны и этим, потому что вы и не думали никогда претендовать на то, что вы мила или добра; в
минуту невольной откровенности вы сами признавали, что вы человек злой и нечестный, и не
считали злобы и нечестности своей бесчестьем для себя, доказывая, что иною вы не могли быть при обстоятельствах вашей жизни.
Это великая заслуга в муже; эта великая награда покупается только высоким нравственным достоинством; и кто заслужил ее, тот вправе
считать себя человеком безукоризненного благородства, тот смело может надеяться, что совесть его чиста и всегда будет чиста, что мужество никогда ни в чем не изменит ему, что во всех испытаниях, всяких, каких бы то ни было, он останется спокоен и тверд, что судьба почти не властна над миром его души, что с той поры, как он заслужил эту великую честь, до последней
минуты жизни, каким бы ударам ни подвергался он, он будет счастлив сознанием своего человеческого достоинства.
Не сердитесь за эти строки вздору, я не буду продолжать их; они почти невольно сорвались с пера, когда мне представились наши московские обеды; на
минуту я забыл и невозможность записывать шутки, и то, что очерки эти живы только для меня да для немногих, очень немногих оставшихся. Мне бывает страшно, когда я
считаю — давно ли перед всеми было так много, так много дороги!..
Этот же хаос Тютчев чувствует и за внешними покровами истории и предвидит катастрофы. Он не любит революцию и не хочет ее, но
считает ее неизбежной. Русской литературе свойствен профетизм, которого нет в такой силе в других литературах. Тютчев чувствовал наступление «роковых
минут» истории. В стихотворении, написанном по совсем другому поводу, есть изумительные строки...
В другой раз собака подала мне застреленного бекаса; я взял его и,
считая убитым наповал, бросил возле себя, потому что заряжал в это время ружье; бекас, полежав с
минуту, также улетел, и даже закричал, а раненая птица не кричит.
Для Петра началось молодое тихое счастье, но сквозь это счастье все же пробивалась какая-то тревога: в самые светлые
минуты он улыбался так, что сквозь эту улыбку виднелось грустное сомнение, как будто он не
считал этого счастья законным и прочным.
— А вы уж и
минуты считали, пока я спал, Евгений Павлыч, — подхватил он насмешливо, — вы целый вечер от меня не отрывались, я видел…
— Серьезно, серьезно, опять из-под самого венца. Тот уже
минуты считал, а она сюда в Петербург и прямо ко мне: «Спаси, сохрани, Лукьян, и князю не говори…» Она, князь, вас еще более его боится, и здесь — премудрость!
Он умер бы, кажется, если бы кто-нибудь узнал, что у него такая мысль на уме, и в ту
минуту, как вошли его новые гости, он искренно готов был
считать себя, из всех, которые были кругом его, последним из последних в нравственном отношении.
— Негодные Ганька, и Варя, и Птицын! Я с ними не буду ссориться, но у нас разные дороги с этой
минуты! Ах, князь, я со вчерашнего очень много почувствовал нового; это мой урок! Мать я тоже
считаю теперь прямо на моих руках; хотя она и обеспечена у Вари, но это всё не то…
В настоящую
минуту, если настроение ваших мыслей еще не изменилось, если вы ничего сами себе не разъяснили, — то я
считаю это делом бесполезным.
По соображениям Райнера, самым логическим образом выведенным из слышанных рассказов русских либералов-туристов, раздумывать было некогда: в России каждую
минуту могла вспыхнуть революция в пользу дела, которое Райнер
считал законнейшим из всех дел человеческих и за которое давно решил положить свою голову.
Две красивые барышни тоже явились в церковь в накрахмаленных белых платьях и в цветах; но на Павла они не обращали уже никакого внимания, вероятно,
считая это в такие
минуты, некоторым образом, грехом для себя.
Разговор на несколько
минут остановился: по случаю только что выслушанной заупокойной обедни по муже, Александра Григорьевна
считала своею обязанностью быть несколько печальной.
Вихров
считал себя в эти
минуты счастливейшим человеком в мире.
Это история женщины, доведенной до отчаяния; ходившей с своею девочкой, которую она
считала еще ребенком, по холодным, грязным петербургским улицам и просившей милостыню; женщины, умиравшей потом целые месяцы в сыром подвале и которой отец отказывал в прощении до последней
минуты ее жизни и только в последнюю
минуту опомнившийся и прибежавший простить ее, но уже заставший один холодный труп вместо той, которую любил больше всего на свете.
Это была скорбная пора; это была пора, когда моему встревоженному уму впервые предстал вопрос: что же, наконец, такое этот патриотизм, которым всякий так охотно заслоняет себя, который я сам с колыбели
считал для себя обязательным и с которым, в столь решительную для отечества
минуту, самый последний из прохвостов обращался самым наглым и бесцеремонным образом?
Поэтому, хотя он в настоящую
минуту и не у дел, но
считает карьеру свою далеко не оконченною, и когда проезжает мимо сената, то всегда хоть одним глазком да посмотрит на него.
Между прочим, Лукьяныч
счел долгом запастись сводчиком. Одним утром сижу я у окна — вижу, к барскому дому подъезжает так называемая купецкая тележка. Лошадь сильная, широкогрудая, длинногривая, сбруя так и горит, дуга расписная. Из тележки бойко соскакивает человек в синем армяке, привязывает вожжами лошадь к крыльцу и направляется в помещение, занимаемое Лукьянычем. Не проходит десяти
минут, как старик является ко мне.
В сущности, собравшаяся сегодня компания, за исключением доктора и Сарматова, представляла собой сборище людей, глубоко ненавидевших друг друга; все потихоньку тяготели к тому жирному куску, который мог сделаться свободным каждую
минуту, в виде пятнадцати тысяч жалованья главного управляющего, не
считая квартиры, готового содержания, безгрешных доходов и выдающегося почетного положения.
— В приказе сказано собраться к десяти. Теперь без трех
минут десять. Я не
считаю себя вправе морить людей зря.
Минута была странная, я как-то слишком была откровенна и чистосердечна; горячность, странная восторженность увлекли меня, и я призналась ему во всем… в том, что мне хотелось учиться, что-нибудь знать, что мне досадно было, что меня
считают девочкой, ребенком…
Ввиду этой легкости и сама руководящая (солидная) сторона не
считает для себя обязательным обдумывать свои указания, а действует наудачу, как в данную
минуту вздумается.
Калинович подал и вместе с тем
счел за нужное сунуть ей в руку рубль серебром. Лицо привратницы в
минуту умилилось.
В тот период времени, который я
считаю пределом отрочества и началом юности, основой моих мечтаний были четыре чувства: любовь к ней, к воображаемой женщине, о которой я мечтал всегда в одном и том же смысле и которую всякую
минуту ожидал где-нибудь встретить.
Всевечный вопрос. Настанет
минута, когда бессонною ночью Александров начнет
считать до пятидесяти четырех и, не досчитав, лениво остановится на сорока. «Зачем думать о пустяках?»
Иона отъезжает на несколько шагов, изгибается и отдается тоске… Обращаться к людям он
считает уже бесполезным. Но не проходит и пяти
минут, как он выпрямляется, встряхивает головой, словно почувствовал острую боль, и дергает вожжи… Ему невмоготу.
Огонь, благодаря сильному ветру, почти сплошь деревянным постройкам Заречья и, наконец, поджогу с трех концов, распространился быстро и охватил целый участок с неимоверною силой (впрочем, поджог надо
считать скорее с двух концов: третий был захвачен и потушен почти в ту же
минуту, как вспыхнуло, о чем ниже).
Минут с пять я
считал себя вполне и навеки опозоренным; но, подойдя к дому Степана Трофимовича, вдруг расхохотался.